Восемнадцатое брюмера. История французских революций Казнь короля и установление республики

Военные неудачи и опасность вторжения неприятельских армий во Францию заставили Директорию принять ряд чрезвычайных мер.

Массовый призыв в армию (второй раз после 1793 г.) дал несколько сот тысяч новых солдат. На руководящие посты были выдвинуты некоторые бывшие якобинцы.

Вновь был легализован якобинский клуб, в котором приняли активное участие уцелевшие бабувисты. Правительство провело принудительный заем за счет богачей и закон о заложниках, направленный против семей эмигрантов и контрреволюционеров.

Хотя на деле Директория не думала проводить последовательную демократическую политику, но эти мероприятия всполошили крупную буржуазию; ей казалось, что опять возвращается 1793 год.

С другой стороны, усилилась монархическая опасность. Роялисты вновь подняли восстание в Вандее и наводнили страну вооруженными бандитскими шайками, терроризировавшими местные власти и население.

Очевидная для всех слабость Директории, ее непоследовательность и наличие в ней внутренних противоречий наталкивали руководящие круги буржуазии на мысль о необходимости «сильного правительства», опирающегося на армию и способного обеспечить буржуазный «порядок» и интересы буржуазии как внутри, так и вне страны.

Когда в октябре 1799 г. генерал Бонапарт, бросив свою армию в Египте, вернулся в Париж, он застал там почву, подготовленную для изменения политического режима.

Влиятельные представители буржуазии усиленно искали кандидата на роль диктатора. Называли имена генералов Моро, Журдана, называли и имя Бонапарта.

Наполеон Бонапарт давно лелеял честолюбивые мечты о власти.

Из всех французских генералов он не только был самым талантливым и решительным, но имел наиболее тесные связи с буржуазной верхушкой, в частности с «новыми богачами».

Нажитое им в Италии путем взяток и хищений миллионное состояние он приумножил спекуляциями на покупке и перепродаже земельных владений во Франции.

Бонапарту помогли опытные политические деятели буржуазии - бывший лидер конституционалистов Сиейес, умный и вероломный министр иностранных дед Талейран, мастер политического сыска и провокаций министр полиции Фуше, а также влиятельнейшие банкиры и властители биржи.

Почувствовав силу Бонапарта и надеясь использовать его в своих интересах, они предложили ему свою поддержку, связи, деньги.

Потребовалось всего три недели от возвращения Бонапарта в Париж до осуществления тщательно подготовленного государственного переворота, ликвидировавшего режим Директории.

9 ноября (18 брюмера) 1799 г. под предлогом защиты республики от вымышленного якобинского заговора в Париже было введено военное положение, а Бонапарт назначен командующим войсками Парижского военного округа.

Одновременно подали в отставку все члены Директории.

На следующий день, 10 ноября (19 брюмера), Бонапарт с помощью верных ему гренадеров разогнал Совет пятисот и Совет старейшин и продиктовал кучке собранных им депутатов декрет о передаче власти трем консулам, первым из которых стал он сам.

Так была установлена военная диктатура Наполеона Бонапарта.

18-19 брюмера VIII года Республики (9-10 ноября 1799 года) во Франции произошёл государственный переворот, в результате которого была лишена власти Директория, и было создано новое временное правительство во главе с тремя консулами - Наполеоном, Роже Дюко и Сийесом. Это событие считается концом Великой французской революции (1789 – 1799).

Ранним утром 18 брюмера (9 ноября) к особняку на улице Шантарен (дому Наполеона Бонапарта) стали съезжаться высшие офицеры французских вооруженных сил. Среди них были полководцы, имена которых знала вся Франция: Моро, Макдональд, Бернадотт, Лефевр и др. Почти одновременно в Тюльири был собран Совет старейшин (французская верхняя палата законодательного собрания) под председательством Лемерсье. Совет был собран под влиянием слухов о якобы подготовленном якобинском заговоре, их распустил лидер умеренно-республиканской партии, директор Сийес. Он разработал свой собственный проект государственного устройства и вступил в союз с Наполеоном.

На собрании Совета депутат Корне рассказал о «грозном заговоре якобинцев», затем Ренье предложил принять декрет о перенесение законодательного корпуса в Сен-Клу и о назначении популярного в обществе генерала Бонапарта командующим гарнизоном Парижа и округа. Бонапарт получил право принять все меры, которые необходимы для безопасности республики, всем гражданам предписывалось оказывать ему помощь при первом требовании с его стороны. К народу Совет старейшин должен был обратиться с особым манифестом, в котором декретированные меры были оправданы необходимостью усмирить людей, стремящихся к тирании и тем обеспечить внутренний мир во Франции. Непосвященные в заговор депутаты были застигнуты врасплох и не стали возражать. Предложения Ренье были приняты единодушно.

В 8 часов утра к дому Наполеона прибыла карета, и официальные представители Совета торжественно вручили генералу высокие полномочия. Собравшимся высшим офицерам было объявлено, что Бонапарт принимает верховное командование. Бонапарт со своей блестящей свитой прибыл к Тюильрийскому дворцу, где генералов ожидали заранее стянутые туда полки. Всё шло гладко и легко. Не удалось только привлечь к заговору большинство членов Директории. Президент Директории Гойе проявил сообразительность и не прибыл к Наполеону, поспешив к Мулену, а затем вместе с ним к Баррасу (он был соучастником заговора, но в итоге оказался в числе проигравших).

Во дворце Наполеон Бонапарт произнёс перед Советом краткую речь. Он подчеркнул свою верность республиканским принципам. Двое директоров - Сийес и Роже-Дюко, по предварительному уговору, подали в отставку и открыто поддержали движение. Баррас, оказавшись без поддержки и всеми покинутый, убедившись, что игра проиграна, без возражений подписал заранее подготовленный и принесённый Талейраном текст заявления об отставке. Остальные два директора - Гойе и Мулен были взяты под стражу и также сложили свои полномочия. В результате существовавшая в то время исполнительная власть была уничтожена. Директория прекратила своё существование. Бонапарт приказал верным ему генералам занять все важные объекты столицы: Ланну был поручен Тюильри, Мюрату – Бурбонский дворец, Мармону – Версаль и т. д.

Совет старейшин и Совет пятисот (нижняя палата французского законодательного собрания) должны были 19 брюмера собраться в Сен-Клу. В 12 часов дня обе палаты законодательного собрания собрались в Сен-Клу, Совет старейшин - в одной из зал дворца, совет пятисот - в оранжерее. За сутки, прошедшие с начала событий, депутаты «протрезвели» и стали задавать вопросы. Почему распущена Директория? О каком заговоре идёт речь? Зачем Наполеону предоставлены столь высокие полномочия? В каждом из советов было немало участников заговора. Так, Советом пятисот руководил Лусьен Бонапарт. Но им не удавалось взять руководство в свои руки и завершить переворот. Наоборот, среди депутатов крепла решимость, особенно в Совете пятисот, где преобладали якобинцы, изменить ход событий. Они предложили возобновить поголовную присягу на верность конституции III года.

Бонапарт, Сийес и их приближенные в это время располагались в просторных кабинетах первого этажа дворца в Сен-Клу, ожидая победных известий. Однако сообщения были неутешительны. Депутаты не спешили сформировать новое правительство и выражали сомнения по поводу необходимости и даже законности принятых вчера чрезвычайных решений. События неожиданно стали принимать опасный оттенок. Генерал Ожеро даже посоветовал Бонапарту поскорее сложить свои полномочия. В случае поражения Бонапарту и его сторонникам грозила смертная казнь.

Бонапарт, потеряв терпение, и прошёл в зал заседания Совета старейшин. Ему предоставили слово, и он произнес длинную речь, в которой повторял, что он не диктатор, не Цезарь, и не Кромвель, что он служит только Республике. Бонапарта прервали и стали требовать точных сведений о заговоре, доказательств, имен. Наполеон уходил от прямых ответов, только назвал Барраса и Мулена как зачинщиков. Это только усилило сомнения депутатов. Ничего не добившись, генерал покинул зал заседаний и вошёл в зал, где заседал Совет пятисот. Здесь его встретили намного хуже. Депутаты кричали: «Долой диктатора!», «Вне закона его!» и т. п. Наполеон был окружен разъярённой толпой, растерялся, его толкали, рвали одежду, и фактически его спас генерал Лефевр, который с возгласом: «Спасем нашего генерала!», приказал гренадерам вывести Наполеона из зала.

Мюрат, сохранивший полное присутствие духа, предлагал действовать жестко, по-солдатски. Наполеон сомневался, не мог ни на что решиться. Некоторое время он находился в состоянии растерянности. Ряды его сторонников быстро редели. Поражение было близким.

К вечеру, которая ситуация стала критической, к Наполеону вернулась его обычная энергичность. Он вместе с Мюратом и Люсьеном стал объезжать войска и выкрикивал, что его хотели убить, что в Совете пятисот собрались заговорщики. Солдаты сочувственно встретили его речи и Бонапарт подал Мюрату знак. Отряд гренадер с барабанным боем под началом Мюрата и Леклерка двинулся в зал заседаний Совета пятисот. Распахнув двери, Мюрат крикнул: «Вышвырните всю эту свору вон!» Среди депутатов не оказалось героев, они не оказали сопротивления, и зал быстро был очищен.

Переворот был завершен – законодательное собрание (Совет старейшин и Совет пятисот) были вычеркнуты из . Часть депутатов солдаты снова загнали в зал и они под диктовку приняли постановление о создании временной консульской комиссии в составе Бонапарта, Сийеса и Роже Дюко и двух комиссий, на которые возложили обязанность подготовить конституционные законы. На стенах зданий расклеивали объявления, составленные министром полиции Фуше, которые извещали горожан о произошедших важных событиях. В объявлениях парижанам сообщили, что генерал Бонапарт разоблачил контрреволюционный заговор в Совете пятисот, что на него было совершено покушение, но генерал спасен и законодательный корпус принял все меры для утверждения «триумфа и славы Республики».

Переворот 18-19 брюмера не встретил сопротивления ни власти, ни политических сил, ни народа. Наполеон Бонапарт фактически просто взял власть в свои руки. «Последние якобинцы» были разочарованы политикой Директории и не собирались защищать убийц Робеспьера и Бабефа, коррупционеров и спекулянтов, которые наживались на нужде народа. Они не хотели сражаться за такую власть. Они просто ушли в сторону, сохранив нейтралитет. Небольшая часть даже поддержала сторонников Наполеона. Народ также остался «безмолвным зрителем». Режим Директории полностью сгнил и закономерно рухнул, не оказав практически никакого сопротивления. Некоторые директоры сами приняли участи в перевороте, рассчитывая извлечь из него выгоды.

ВОСЕМНАДЦАТОЕ БРЮМЕРА 1799 г.
Из книги Е.Тарле "Наполеон"

Наполеон отплыл из Египта с твердым и непоколебимым намерением низвергнуть Директорию и овладеть верховной властью в государстве. Предприятие было отчаянное. Напасть на республику, "поставить точку к революции", начавшейся взятием Бастилии больше десяти лет назад, сделать все это, даже имея в своем прошлом Тулон, Вандемьер, Италию и Египет, представляло ряд страшных опасностей. И начались эти опасности, едва только Наполеон покинул берег завоеванного им Египта. За 47 дней пути во Францию были близки и, казалось, неизбежны встречи с англичанами, и в эти страшные минуты, по словам наблюдавших, один только Бонапарт оставался спокоен и отдавал с обычной энергией все нужные приказания. Утром 8 октября 1799 г. корабли Наполеона пристали к бухте у мыса Фрежюс, на южном берегу Франции. Для того чтобы понять, что произошло в 30 дней, между 8 октября 1799 г., когда Бонапарт ступил на французскую землю, и 9 ноября, когда он стал повелителем Франции, нужно напомнить в нескольких словах о положении, в котором находилась страна в тот момент, когда она узнала, что завоеватель Египта вернулся.

После переворота 18 фрюктидора V года (1797 г.) и ареста Пишегрю директор республики Баррас и его товарищи, казалось, могли рассчитывать на те силы, которые поддержали их в этот день: 1) на новые собственнические слои города и деревни, разбогатевшие в процессе распродажи национального имущества, церковных и эмигрантских земель, в подавляющем большинстве боявшиеся возвращения Бурбонов, однако мечтавшие об установлении прочного полицейского порядка и сильной центральной власти, и 2) на армию, на солдатскую массу, тесно связанную с трудовым крестьянством, ненавидевшим самую мысль о возврате старой династии и феодальной монархии.

Но в два года, прошедшие между 18 фрюктидора V года (1797 г.) и осенью 1799 г., обнаружилось, что Директория потеряла всякую классовую опору. Крупная буржуазия мечтала о диктаторе, о восстановителе торговли, о человеке, который обеспечит развитие промышленности, принесет Франции победоносный мир и крепкий внутренний "порядок"; мелкая и средняя буржуазия - и прежде всего купившее землю и разбогатевшее крестьянство - желала того же; диктатором мог быть кто угодно, только не Бурбон.

Парижские рабочие после массового разоружения их и направленного на них свирепого террора в прериале 1795 г., после ареста в 1796 г. и казни Бабефа и ссылки бабувистов в 1797 г., после всей политики Директории, направленной всецело на защиту интересов крупной буржуазии, особенно спекулянтов и казнокрадов, - эти рабочие, продолжая голодать, страдать от безработицы и от дороговизны, проклиная скупщиков и спекулянтов, конечно, ни в малейшей степени не были склонны защищать Директорию от кого бы то ни было. Что касается пришлых рабочих, поденщиков из деревень, то для них действительно был только один лозунг: "Мы хотим такого режима, при котором едят" (un regime ou l"on mange). Эту фразу полицейские агенты Директории частенько подслушивали в предместьях Парижа и докладывали своему обеспокоенному начальству.

За годы своего правления Директория неопровержимо доказала, что она не в состоянии создать тот прочный буржуазный строй, который был бы окончательно кодифицирован и введен в полное действие. Директория за последнее время показала свою слабость и в другом. Восторги лионских промышленников, шелковых фабрикантов по поводу завоевания Бонапартом Италии, с ее громадной добычей шелка-сырца, сменились разочарованием и унынием, когда в отсутствие Бонапарта явился Суворов и в 1799 г. отнял Италию у французов. Такое же разочарование овладело и другими категориями французской буржуазии, когда они увидели в 1799 г., что Франции становится все труднее бороться против могущественной европейской коалиции, что золотые миллионы, которые Бонапарт присылал в Париж из Италии в 1796-1797 гг., в большинстве расхищены чиновниками и спекулянтами, обкрадывающими казну при попустительстве той же Директории. Страшное поражение, нанесенное Суворовым французам в Италии при Нови, смерть французского главнокомандующего Жубера в этой битве, отпадение всех итальянских "союзников" Франции, угроза французским границам - все это окончательно отвратило от Директории буржуазные массы города и деревни.

Об армии нечего и говорить. Там давно вспоминали об уехавшем в Египет Бонапарте, солдаты открыто жаловались, что голодают из-за всеобщего воровства, и повторяли, что их зря гонят на убой. Внезапно оживилось всегда тлевшее, как уголь под пеплом, роялистское движение в Вандее. Вожди шуанов, Жорж Кадудаль, Фротте, Ларош-Жаклен, поднимали снова и Бретань и Нормандию. В некоторых местах роялисты дошли до такой смелости, что кричали иногда на улице: "Да здравствует Суворов! Долой республику!" Целыми тысячами бродили по стране уклонившиеся от воинской повинности и поэтому принужденные покинуть родные места молодые люди. Дороговизна росла с каждым днем вследствие общего расстройства финансов, торговли и промышленности, вследствие беспорядочных и непрерывных реквизиций, на которых широко наживались крупные спекулянты и скупщики. Даже когда осенью 1799 г. Массена разбил в Швейцарии при Цюрихе русскую армию Корсакова, а другая русская армия (Суворова) была отозвана Павлом, то и эти успехи мало помогли Директории и не восстановили ее престижа.

Если бы кто пожелал выразить в самых кратких словах положение вещей во Франции в середине 1799 г., тот мог бы остановиться на такой формуле: в имущих классах подавляющее большинство считало Директорию со своей точки зрения бесполезной и недееспособной, а многие - определенно вредной; для неимущей массы как в городе, так и в деревне Директория была представительницей режима богатых воров и спекулянтов, режима роскоши и довольства для казнокрадов и режима безысходного голода и угнетения для рабочих, батраков, для бедняка-потребителя; наконец, с точки зрения солдатского состава армии Директория была кучкой подозрительных людей, которые оставляют армию без сапог и без хлеба и которые в несколько месяцев отдали неприятелю то, что десятком победоносных битв завоевал в свое время Бонапарт. Почва для диктатуры была готова.

13 октября (21 вандемьера) 1799 г. Директория уведомила Совет пятисот - "с удовольствием", было сказано в этой бумаге,- что генерал Бонапарт вернулся во Францию и высадился у Фрежюса. При неистовой буре рукоплесканий, радостных криках, нечленораздельных воплях восторга все собрание народных представителей встало, и стоя депутаты долго выкрикивали приветствия. Заседание было прервано. Как только депутаты вышли на улицу и распространили полученное известие, столица, по словам свидетелей, как бы внезапно сошла с ума от радости: в театрах, в салонах, на центральных улицах неустанно повторялось имя Бонапарта. Одно за другим прибывали в Париж известия о неслыханной встрече, которую оказывает генералу население юга и центра во всех городах, через которые он проезжал, направляясь в Париж. Крестьяне выходили из деревень, городские депутации одна за другой представлялись Бонапарту, приветствуя его как лучшего генерала республики. Не только он сам, но и никто вообще не мог себе перед этим даже и вообразить такой внезапной грандиозной, многозначительной манифестации. Бросалась в глаза одна особенность: в Париже войска гарнизона столицы вышли на улицу, как только была получена весть о высадке Бонапарта, и с музыкой прошли по городу. И нельзя было вполне точно уяснить, кто именно дал приказ об этом. И был ли вообще дан такой приказ, или дело сделалось без приказа?

16 октября (24 вандемьера) генерал Бонапарт прибыл в Париж. Директории оставалось просуществовать еще три недели после этого прибытия, но ни Баррас, которого ждала политическая смерть, ни те директора, которые помогли Бонапарту похоронить директориальный режим, не подозревали еще в тот момент, что развязка так близка и что до установления военной диктатуры сроки нужно исчислять уже не неделями, но днями, а скоро и не днями, а часами.

Проезд Бонапарта по Франции от Фрежюса до Парижа уже явно показал, что в нем видят "спасителя". Были торжественные встречи, восторженные речи, иллюминации, манифестации, делегации. Крестьяне, горожане провинций выходили ему навстречу. Офицеры, солдаты восторженно приветствовали своего полководца. Все эти явления и все эти люди, которые, как в калейдоскопе, сменялись перед Бонапартом, пока он ехал в Париж, еще не дали ему полной уверенности в немедленном успехе. Важно было, что скажет столица. Гарнизон Парижа с восторгом приветствовал полководца, вернувшегося со свежими лаврами завоевателя Египта, победителя мамелюков, победителя турецкой армии, покончившего с турками как раз перед самым отъездом из Египта. В высших кругах Бонапарт сразу почувствовал крепкую опору. В первые дни также обнаружилось, что подавляющая масса буржуазии, особенно из числа новых собственников, относится к Директории явно враждебно, не доверяет ее дееспособности ни во внутренней, ни во внешней политике, откровенно боится активности роялистов, но еще больше трепещет перед брожением в предместьях, где рабочим массам только что был нанесен Директорией новый удар: 13 августа, по требованию банкиров, Сийес ликвидировал последний оплот якобинцев - Союз друзей свободы и равенства, насчитывавший до 5000 членов и имевший 250 мандатов в обоих советах. Что опасность и справа и слева, а главное, слева, лучше всего может предотвратить Бонапарт - в это сразу и твердо поверили буржуазия и ее вожди. К тому же еще совсем неожиданно обнаружилось, что в самой пятичленной Директории нет никого, кто был бы способен и имел возможность оказать серьезное сопротивление, даже если бы Бонапарт решился на немедленный переворот. Ничтожные Гойе, Мулен, Роже-Дюко были вообще не в счет. Их и в директора провели именно потому, что никто и никогда не подозревал за ними способности произвести на свет какую-нибудь самостоятельную мысль и решимости раскрыть рот в тех случаях, когда Сийесу или Баррасу это казалось излишним.

Считаться приходилось только с двумя директорами: Сийесом и Баррасом. Сийес, прогремевший в начале революции своей знаменитой брошюрой о том, чем должно быть третье сословие, был и остался представителем и идеологом французской крупной буржуазии; вместе с ней он скрепя сердце перенес революционную якобинскую диктатуру" вместе с ней горячо одобрял и свержение якобинской диктатуры 9 термидора и прериальский террор 1795 г. против восставшей плебейской массы и вместе с этим же классом искал упрочения буржуазного порядка, считая директориальный режим для этого абсолютно негодным, хотя сам и был одним из пяти директоров. На возвращение Бонапарта он смотрел с упованием, но до курьеза глубоко ошибался в личности генерала. "Нам нужна шпага",- говорил он, наивно воображая, что Бонапарт будет только шпагой, а строителем нового режима будет он, Сийес. Мы сейчас увидим, что вышло из этого плачевного (для Сийеса) предположения.

Что касается Барраса, то это был человек совсем другого пошиба, другой биографии, другого склада ума, чем Сийес. Он, конечно, был умнее Сийеса уже потому, что не был таким надутым и самоуверенным политическим резонером, каким был Сийес, который был не то что просто эгоистом, а был, если можно так выразиться, почтительно Влюблен в самого себя. Смелый, развратный, скептический, широкий в кутежах, пороках, преступлениях, граф и офицер до революции, монтаньяр при революции, один из руководителей парламентской интриги, создавший внешнюю рамку событий 9 термидора, центральный деятель термидорианской реакции, ответственный автор событий 18 фрюктидора 1797 г.- Баррас всегда шел туда, где была сила, где можно было разделить власть и воспользоваться материальными благами, которые она дает. Но в отличие, например, от Талейрана он умел ставить жизнь на карту, как поставил ее перед 9 термидора, организуя нападение на Робеспьера; умел прямо пойти на врага, как он пошел против роялистов 13 вандемьера 1795 г. или 18 фрюктидора 1797 г. Он не просидел, как притаившаяся мышь, в подполье при Робеспьере подобно Сийесу, ответившему на вопрос, чем он занимался в годы террора: "Я оставался жив". Баррас сжег свои корабли давно. Он знал, как его ненавидят и роялисты и якобинцы, и не давал пощады ни тем, ни другим, сознавая, что и он не получит пощады ни от тех, ни от других, если они победят. Он очень не прочь был помочь Бонапарту, если уж тот вернулся из Египта, к сожалению, здравый и невредимый. Он сам бывал у Бонапарта в эти горячие предбрюмерские дни, подсылал к нему для переговоров и все пытался обеспечить за собой местечко повыше и потеплее в будущем строе.

Но уже очень скоро Наполеон решил, что Баррас невозможен. Не то что не нужен: умных, смелых, тонких, пронырливых политиков, да еще на таком высоком посту, было вовсе не так много, и пренебрегать ими было бы жаль, но Баррас именно сделал себя невозможным. Его не только ненавидели, но и презирали. Беззастенчивое воровство, неприкрытое взяточничество, темные аферы с поставщиками и спекулянтами, неистовые и непрерывные кутежи на глазах люто голодавших плебейских масс - все это сделало имя Барраса как бы символом гнилости, порочности, разложения режима Директории. Сийеса же, напротив, Бонапарт обласкал с самого начала. У Сийеса и репутация была лучше и сам он, будучи директором, мог при переходе своем на сторону Бонапарта сообщить всему делу какой-то будто бы "законный вид". Его Наполеон тоже, как и Барраса, до поры до времени не разочаровывал, а приберегал, тем более что Сийес должен был понадобиться на некоторый срок еще и после переворота.

В эти же дни к генералу явились два человека, которым суждено было связать свои имена с его карьерой: Талейран и Фуше. Талейрана Бонапарт знал давно, и знал как вора, взяточника, бессовестного, но и умнейшего карьериста. Что Талейран продает при случае всех, кого может продать и на кого есть покупатели, в этом Бонапарт не сомневался, но он ясно видел, что Талейран теперь его не продаст директорам, а, напротив, ему продаст Директорию, которой он почти до самого последнего времени служил в качестве министра иностранных дел. Талейран дал ему много ценнейших указаний и сильно торопил дело. В ум и проницательность этого политика генерал вполне верил, и уже та решительность, с которой Талейран предложил ему свои услуги, была хорошим для Бонапарта предзнаменованием. На этот раз Талейран прямо и открыто пошел на службу к Бонапарту. То же самое сделал Фуше. Министром полиции он был при Директории, министром полиции он собирался остаться и при Бонапарте. У него была - это знал Наполеон - одна ценная особенность: очень боясь за себя в случае реставрации Бурбонов, бывший якобинец и террорист, вотировавший смертный приговор Людовику XVI, Фуше, казалось, давал достаточные гарантии, что он не продаст нового властелина во имя Бурбонов. Услуги Фуше были приняты. Крупные финансисты и поставщики откровенно предлагали ему деньги. Банкир Колло принес ему сразу 500 тысяч франков, и будущий властелин ничего решительно против этого пока не имел, деньги же брал особенно охотно - пригодятся в таком тяжелом предприятии.

В эти горячие три с половиной недели - между приездом в Париж и государственным переворотом - Бонапарт видел у себя многих людей и очень много полезнейших (для дальнейшего) наблюдений сделал над ними. А им (кроме Талейрана) почти всем казалось, что этот блистательный вояка и рубака, к тридцати годам уже одержавший столько побед, взявший столько крепостей, затмивший всех генералов, в делах политических, гражданских не очень много смыслит и что можно будет не без успеха им руководить. Вплоть до развязки во все эти дни собеседники и помощники Бонапарта воображали себе какого-то другого, а вовсе не его. И он сам делал все от него зависящее, чтобы в эти опасные недели его принимали за кого-то другого. Преждевременно показывать львиные когти было не к чему. Испытанный им прием простоты, прямоты, непосредственности, некоторой как бы незатейливости и даже ограниченности был им обильно пущен в ход в течение всей первой половины брюмера 1799 г. и вполне удался. Будущие рабы считали своего будущего властелина случайным удобным орудием. Они даже не скрывали своего отношения к нему. Он-то ведь знал, что истекают последние дни, когда люди еще могут с ним говорить, как равные с равным, и он знал, как важно, чтобы они сами об этом пока не подозревали. Но, как и всегда, он и тут оставался главнокомандующим, дающим общую директиву начинающемуся делу. Так ловко и умело держал он себя в эти подготовительные недели, что не только армия, но и рабочие предместья посмотрели в первый момент на совершившееся как на переворот слева, как на спасение республики от роялистов. "Генерал Вандемьер приехал из Египта, чтобы снова спасти республику",- вот как говорили (и вот какой легенды добивался Бонапарт) и до и после переворота.

Государственный переворот, доставивший Бонапарту неограниченную власть, называется обыкновенно для краткости переворотом 18 брюмера (9 ноября), хотя на самом деле он был только начат 18-го, а решающее действие произошло на другой день -19 брюмера, т. е. 10 ноября 1799 г.

Все дело было крайне облегчено тем, что не только два директора (Сийес и Роже-Дюко) были в игре, но третий (Гойе) и четвертый (Мулен) были совсем сбиты с толку и кругом обмануты пронырливым и хитрейшим Фуше, решившим заработать себе на готовящемся перевороте портфель министра полиции. Оставался Баррас, который все еще льстил себя надеждой, что без него не обойдутся, и который решил придерживаться выжидательной тактики. В Совете пятисот, в Совете старейшин много влиятельных депутатов чуяли заговор, некоторые даже знали о нем наверное; многие, точно ничего не зная, сочувствовали, полагая, что дело скорее всего сведется к персональным переменам.

Роли были окончательно распределены лишь вечером накануне 18 брюмера. Дело началось с утра 18 брюмера. Утром, с 6 часов, дом Бонапарта и прилегающая улица стали наполняться генералитетом и офицерством. Из парижского гарнизона к этому дню оказалось 7000 человек, на которых Бонапарту вполне можно было положиться, и около 1500 солдат особой стражи охранявшей Директорию и оба законодательных собрания - Совет пятисот и Совет старейшин. Не было оснований предполагать, что и солдаты особой стражи воспротивятся Бонапарту с оружием в руках. И все-таки в высшей степени важно было замаскировать с самого начала истинный характер предприятия, не дать возможности "якобинской", т. е. левой, части Совета пятисот призвать в решающий миг солдат "на защиту республики". Для этого все и было организовано так, что выходило, будто сами законодательные собрания призывают Бонапарта к власти. Собрав около себя 18 брюмера на рассвете тех генералов, на которых он мог особенно положиться (Мюрата и Леклера, женатых на его сестрах, Бернадотта, Макдональда и несколько других), и много офицеров, пришедших по его приглашению, он их уведомил, что настал день, когда необходимо "спасать республику". Генералы и офицеры вполне ручались за свои части. Около дома Бонапарта уже выстроились стройные колонны войск. Бонапарт ждал декрета, который его друзья и агенты пока проводили в наскоро созванном с утра Совете старейшин.

Так как Совет старейшин был в значительной своей части представлен средней и крупной буржуазией, то здесь некий Корнэ, человек, преданный Бонапарту, заявил о "страшном заговоре террористов", о близкой гибели республики от этих коршунов, готовых ее заклевать, и т. д. Эти туманные и пустозвонные фразы, ничего не конкретизируя, никого не называя, кончались предложением немедленно вотировать декрет, по которому, во-первых, заседания Совета старейшин, а также и Совета пятисот (которого даже и не спросили) переносятся из Парижа в Сен-Клу (городок в нескольких километрах от столицы) и, во-вторых, подавление "страшного заговора" поручается генералу Бонапарту, который и назначается начальником всех вооруженных сил, расположенных в столице и ее окрестностях. Наскоро этот декрет был вотирован как теми, которые знали, для чего этот декрет предназначен, так и теми, для кого это было полной неожиданностью. Протестовать не посмел никто. Сейчас же этот декрет был переслан Бонапарту.

Зачем понадобилось Бонапарту перед удушением обоих законодательных собраний перенести их для этой операции в Сен-Клу? Тут сказывались воспоминания и впечатления великих революционных лет. В воображении этого поколения вставали грозные, теперь уже такие далекие, минуты, когда на всякое насилие рабочие предместья, плебейские массы отвечали немедленным выступлением, когда на угрозу разгона народных представителей звучали слова: "Скажите вашему господину, что мы здесь по воле народа и уступим только силе штыков", и когда господин не посмел послать штыки, а сами штыки обратились против Бастилии; вспоминалось, как народная масса покончила с полуторатысячелетней монархией, как раздавлены были жирондисты, как в последний раз, в прериале 1795 г., народ носил на пике голову члена термидорианского Конвента и показывал ее оцепеневшим от ужаса другим членам Конвента... Как ни был уверен в себе Бонапарт, но сделать в Париже то, что он решил сделать, показалось ему все-таки не так безопасно, как в маленьком местечке, где единственным большим зданием был дворец - один из загородных дворцов старых французских королей.

Начало дела было разыграно именно так, как желал Бонапарт: фикция законности была соблюдена, и он на основании декрета объявил войскам, что они отныне поставлены под его команду и должны "сопровождать" оба совета в Сен-Клу.

Он повел войско прежде всего в Тюильрийский дворец, где заседал Совет старейшин, окружил его и вошел в зал заседаний в сопровождении нескольких адъютантов. Говорить публично (не с солдатами) он никогда не умел, ни до, ни после этого эпизода. Он произнес несколько не очень связных слов. Присутствующие запомнили фразу: "Мы хотим республику, основанную на свободе, на равенстве, на священных принципах народного представительства... Мы ее будем иметь, я в этом клянусь". Но дело было уже не в ораторских эффектах. Именно в этот день и суждено было надолго замолкнуть парламентскому красноречию, которое играло такую роль в революционной Франции. Затем он вышел на улицу. Перед ним была авангардная часть приведенного им войска, встретившая его бурными приветственными кликами. Тут разыгралась новая неожиданная сцена. К нему приблизился некто Ботто, посланный от Барраса, который очень беспокоился, что Наполеон до сих пор не позвал его.

Увидя Ботто, генерал громовым голосом закричал, обращаясь к нему как к представителю Директории: "Что вы сделали из той Франции, которую я вам оставил в таком блестящем положении? Я вам оставил мир - я нахожу войну! Я вам оставил итальянские миллионы, а нахожу грабительские законы и нищету! Я вам оставил победы - я нахожу поражения! Что вы сделали из ста тысяч французов, которых я знал, товарищей моей славы? Они мертвы!" Дальше шло повторение слов о том, что он стремится к республике, основанной "на равенстве, морали, гражданской свободе и политической терпимости".

Директория (т. е. верховная исполнительная власть республики) была ликвидирована без малейших затруднений, даже не пришлось никого ни убить, ни арестовать: Сийес и Роже-Дюко сами были в заговоре, Гойе и Мулен, видя, что все пропало, поплелись за войсками в Сен-Клу. Оставался Баррас, к которому Бонапарт отрядил Талейрана с поручением "убедить" Барраса немедленно подписать заявление о своей отставке. Убедившись, что Бонапарт решил обойтись без него, Баррас сейчас же подписал требуемое, заявив, что он хочет вообще покинуть политическую жизнь и удалиться в свое имение под сень деревенской тишины, и тут же под конвоем взвода драгун был отправлен на новое местожительство. Так навсегда исчез с политической сцены Баррас, всех до сих пор удачно обманывавший, а теперь вдруг обманутый в свою очередь.

Итак, Директория была ликвидирована. К вечеру 18 брюмера квесторы обоих законодательных собраний были уже в Сен-Клу. Оставалось ликвидировать и эти собрания, и хотя Совет старейшин и Совет пятисот, окруженные гренадерами, гусарами и драгунами Бонапарта, были всецело в его руках, но он хотел повести дело так, чтобы оба совета сами признали свою непригодность, сами распустили себя и передали власть Бонапарту. Это стремление осуществить свой план в каких-то законных формах в общем вовсе не было свойственно Наполеону. Но на этот раз все-таки до самого конца нельзя было быть вполне уверенным, что среди солдат не возникнет сумятицы, нерешительности, если с самого начала откровенно будет заявлено о насильственном уничтожении конституции. Значит, следовало, поскольку это может помочь и ускорить дело, вести его мирно. А если нельзя будет мирно, тогда - и только тогда - броситься в штыки. 30 тысяч боевых товарищей Бонапарта были в Египте, где оккупировали страну. Из солдат итальянского похода налицо были не все. Приходилось считаться и с людьми, не знавшими его лично и которых он тоже пока не знал.

Распоряжения Бонапарта по дислокации войск между Парижем и Сен-Клу были отданы и выполнены с раннего утра. Население Парижа с любопытством следило за передвижениями батальонов, за длинным кортежем карет и пешеходов, следовавших из столицы в Сен-Клу. О состоянии рабочих предместий доносили, что там идет обыденная работа и не заметно никаких признаков волнения. В центральных кварталах кое-где раздавались крики: "Vive Bonaparte!", но в общем настроение было скорее выжидательное. Далеко не все депутаты выехали в Сен-Клу 18-го числа; большинство отложило отъезд до 19 брюмера, когда, собственно, и было назначено первое заседание.

Когда наступил этот второй и последний день государственного переворота, у генерала Бонапарта были некоторые довольно серьезные опасения. Конечно, уже к вечеру 18 брюмера из трех высших учреждений два были ликвидированы: Директория не существовала. Совет старейшин показал себя покорным, готовым к самоликвидации. Но оставалось еще уничтожить палату народных представителей, т. е. Совет пятисот. А в этом Совете пятисот около 200 мест занимали якобинцы, члены распущенного Сийесом Союза друзей свободы и равенства. Некоторые из них, правда, готовы были продаться из корысти или покориться из боязни, но были люди и другого закала - были обломки великих революционных бурь, были люди, для которых взятие Бастилии, низвержение монархии, борьба с изменниками, "свобода, равенство или смерть" не были пустыми звуками. Были такие, которые не очень ценили ни свою, ни чужую жизнь и которые говорили, что, где можно, там следует истреблять тиранов гильотиной, а там, где нельзя,- кинжалом Брута.

В течение всего 18 брюмера левая ("якобинская") группа собиралась на тайные совещания. Они не знали, что предпринять. Агенты Бонапарта - а у него и в этой группе оказались свои шпионы - не переставали сбивать их с толку, утверждая, что дело идет не о мерах против якобинцев, а лишь о способе преодолеть роялистскую опасность. Якобинцы слушали, верили и не верили, и когда утром 19 брюмера они собрались на заседание во дворце Сен-Клу, то между ними преобладала растерянность. Но и гнев в некоторых из них накипал все больше и больше. Утром 19-го генерал Бонапарт в открытой коляске, эскортируемый кавалерией, выехал из Парижа в Сен-Клу. За ним ехали его приближенные.

Когда он прибыл в Сен-Клу, то узнал, что среди депутатов Совета пятисот многие уже открыто негодуют, что они, увидя, какая масса войск окружает дворец, горячо возмущены непонятным для них, нелепым, внезапным перенесением их заседаний из столицы в "деревню" Сен-Клу (так называли это маленькое местечко), и открыто говорят, что теперь они вполне уже сообразили, каков замысел Бонапарта. Передавали, что они называют его преступником и деспотом, а чаще всего - разбойником. Бонапарта это встревожило, он произвел смотр войскам и остался доволен.

В час дня во дворце Сен-Клу открылись в разных залах заседания обоих советов. Бонапарт и его приближенные ждали в соседних залах, пока оба совета вотируют нужные декреты, поручающие генералу Бонапарту выработку новой конституции, а затем разойдутся. Но час проходил за часом,- даже Совет старейшин не решался, и в нем проявлялись растерянность и запоздалое робкое желание противодействовать затеянному беззаконию. Надвигались сумерки ноябрьского вечера. Бонапарту нужно было решиться действовать немедленно, иначе всему затеянному им делу грозил провал. В четыре часа дня он вдруг вошел в зал Совета старейшин. Среди мертвого молчания он произнес еще более сбивчивую и путаную речь, чем накануне. Смысл был тот, что он требует быстрых решений, что он приходит к ним на помощь, чтобы спасти их от опасностей, что на него "клевещут, вспоминая Цезаря и Кромвеля", что, напротив, он хочет спасти свободу, что правительства сейчас не существует. "Я не интриган, вы меня знаете; если я окажусь вероломным, будьте вы все в таком случае Брутами!" Таким образом, он приглашал их заколоть его, если он посягнет на республику. Бонапарту стали отвечать, его стали заглушать. Он произнес несколько угроз, напомнил, что располагает вооруженной силой, и вышел из зала Совета старейшин, так и не добившись того, чего желал, т. е. декрета о передаче ему власти. Дело поворачивалось плохо. Дальше должно было пойти еще хуже: предстояло объясняться с Советом пятисот, где гораздо скорее мог найтись среди якобинской части собрания в самом деле подражатель Брута. За Бонапартом пошло несколько гренадер. Но их было слишком мало на случай массового нападения на Бонапарта, а этого очень и очень можно было ожидать. За ним шел, между прочим, генерал Ожеро, бывший под его начальством в эпоху завоевания Италии. Перед самым входом в зал Бонапарт круто обернулся и сказал: "Ожеро, помнишь Арколе?" Бонапарт напомнил ту страшную минуту, когда он бросился прямо под австрийскую картечь со знаменем в руках брать Аркольский мост. И в самом деле, приближалось нечто похожее. Он открыл дверь и показался на пороге. Неистовые, яростные, гневные вопли встретили его появление: "Долой разбойника! Долой тирана! Вне закона! Немедленно вне закона!" Группа депутатов бросилась на него, несколько рук протянулось к нему, его схватили за воротник, другие пытались схватить его за горло. Один депутат изо всей силы ударил его кулаком в плечо. Низкорослый, тогда еще худой, никогда не отличавшийся физической силой, нервный, подверженный каким-то похожим на эпилепсию припадкам, Бонапарт был полузадушен возбужденными депутатами. Несколько гренадер успели окружить изрядно помятого Бонапарта и вывести его из зала. Возмущенные депутаты возвратились на места и яростными криками требовали голосовать предложение, объявлявшее генерала Бонапарта вне закона.

В этот день в Совете пятисот председательствовал родной брат Наполеона, Люсьен Бонапарт, бывший тоже в заговоре. Это обстоятельство весьма способствовало успеху предприятия. Бонапарт, придя в себя после ужасной сцены в зале, решил бесповоротно разогнать Совет пятисот открытой силой, но предварительно он постарался извлечь из Совета пятисот своего брата, что и удалось ему без особого труда. Когда Люсьен Бонапарт оказался рядом с Наполеоном, тот предложил ему, чтобы он, Люсьен, в качестве председателя обратился к фронту выстроенных войск с заявлением, якобы жизнь их начальника в опасности, и с просьбой "освободить большинство собрания" от "кучки бешеных". Последние сомнения в законности дела, если таковые еще были у солдат, исчезли. Раздался грохот барабанов, и гренадеры, предводимые Мюратом, беглым шагом вошли во дворец.

Согласно показаниям очевидцев, пока грохот барабанов быстро приближался к залу заседаний, среди депутатов раздавались голоса, предлагавшие сопротивляться и умереть на месте. Двери распахнулись, гренадеры с ружьями наперевес вторглись в зал; продолжая двигаться по залу беглым шагом, но в разных направлениях, они быстро очистили помещение. Неумолкаемый барабанный бой заглушал все, депутаты ударились в повальное бегство. Они бежали через двери, многие распахнули или разбили окна и выпрыгнули во двор. Вся сцена продолжалась от трех до пяти минут. Не ведено было ни убивать депутатов, ни арестовывать. Выбежавшие в двери и спасшиеся через окна члены Совета пятисот оказались среди войск, со всех сторон подходивших к дворцу. На секунду заглушивший барабаны громовой голос Мюрата, скомандовавшего своим гренадерам: "Вышвырните-ка мне всю эту публику вон!" (Foutez-moi tout се monde dehors!), звучал в их ушах не только в эти первые минуты, но не был забыт многими из них, как мы знаем из воспоминаний, всю их жизнь.

Бонапарту пришла в голову еще одна мысль, может быть, подсказанная ему его братом Люсьеном. Солдатам вдруг ведено было наскоро изловить нескольких разбежавшихся депутатов и привести их во дворец, после чего решено было составить из пойманных таким путем лиц "заседание Совета пятисот" и приказать им вотировать декрет о консульстве. Несколько перепуганных, промокших и продрогших депутатов были захвачены кто на дороге, кто на постоялом дворе, приведены во дворец, и тут они сейчас же сделали все, что от них требовалось, а затем уже были окончательно отпущены с миром, вотировав, кстати, и собственный свой роспуск.

Вечером в одной из слабо освещенных зал дворца Сен-Клу Совет старейшин тоже издал без прений декрет, которым вся власть над республикой передавалась трем лицам, названным консулами. На эти должности были назначены Бонапарт, Сийес и Роже-Дюко, ибо стать единоличным владыкой формально Бонапарт в этот момент считал еще нецелесообразным, но что фактически его консульство будет самой полной диктатурой, он уже предрешил. Он знал также, что два его товарища ни малейшей роли играть не будут и что разница между ними лишь та, что немудрящий Роже-Дюко уже сейчас убежден в этом, а глубокомысленный Сийес еще пока этого не подозревает, но скоро убедится.

Франция была у ног Бонапарта. В два часа ночи три новых консула принесли присягу в верности республике. Поздно ночью Бонапарт уехал из Сен-Клу. С ним в коляске ехал Бурьен. Бонапарт был угрюм и до самого Парижа не проронил почти ни одного слова…

Переворо́т 18 брюме́ра - государственный переворот во Франции, состоявшийся 18 брюмера VIII года Республики (9 ноября 1799 года по Григорианскому календарю), в результате которого была лишена власти Директория и было создано новое временное правительство во главе с Наполеоном Бонапартом .

Предыстория

К 1799 году Директория потеряла авторитет в глазах общества. Самый влиятельный деятель умеренно-республиканской партии, директор Сийес , давно уже носился с мыслью о непригодности конституции III года и вырабатывал свой собственный проект государственного устройства, которое должно было, по его мнению, дать устойчивость внутреннему порядку. С этой целью он стал объединять все антидемократические элементы среди тогдашних политических деятелей, не желавших возвращения Бурбонов. Ему удалось расположить в пользу своего плана многих членов обоих советов, которые стали называть себя реформистами.

Переворот

Узнав о планах Сийеса, Бонапарт вошёл с ним в соглашение, и оба очень быстро подготовили государственный переворот, с целью введения новой конституции. Солдаты боготворили Наполеона, генералы, по разным соображениям, не хотели мешать предприятию. Сийес распустил слух об опасном якобинском заговоре и устроил так, что те депутаты совета старейшин, на которых он не рассчитывал или которых боялся, не попали на заседание, в котором предполагалось принять задуманные заговорщиками решения. 18 брюмера (9 ноября) старейшины были созваны в 7 часов утра. Собравшиеся депутаты единогласно вотировали перенесение законодательного корпуса в Сен-Клу, где оба совета должны были собраться на другой день не ранее полудня. Исполнение этого декрета было возложено на генерала Бонапарта; ему предоставлялось право принять все меры, необходимые для безопасности республики, и подчинялись все местные вооружённые силы; вместе с тем всем гражданам вменялось в обязанность оказывать ему помощь при первом требовании с его стороны. К нации совет старейшин обратился с особым манифестом, в котором декретированные меры оправдывались необходимостью усмирить людей, стремящихся к тираническому господству над национальным представительством, и тем обеспечить внутренний мир.

Бонапарт, окружённый генералами и офицерами, немедленно отправился на заседание совета, где произнес короткую речь, с обещанием поддерживать «республику, основанную на истинной гражданской свободе и на национальном представительстве». Дело было уже сделано к тому времени, когда должно было начаться заседание совета пятисот ; последнему был только сообщен декрет старейшин, и Луциан Бонапарт, бывший председателем совета, объявил заседание отсроченным до другого дня. Тем временем, по предварительному уговору, двое директоров, Сийес и Роже-Дюко, подали в отставку, а у третьего (Барраса) её вынудили: нужно было уничтожить существовавшую в то время исполнительную власть - а с выходом в отставку трёх членов директория не могла более действовать. Остальные два директора (Гойе и Мулен) были взяты под стражу.

На другой день в 12 часов дня оба совета собрались в Сен-Клу, совет старейшин - в одной из зал дворца, совет пятисот - в оранжерее, и оба были в большой тревоге. Смятение старейшин увеличилось, когда им дали знать об отставке трёх директоров. В совете пятисот принято было решение поголовного возобновления присяги на верность конституции III года. Узнав об этом, Бонапарт, находившийся в одной из комнат дворца, решился действовать. Совершенно неожиданно явился он в зале совета старейшин и начал говорить о каких-то опасностях, грозящих республике, о необходимости защитить свободу и равенство. «А конституция?» - перебил его один член. «Конституция! - воскликнул генерал. - Но вы её нарушили 18 фрюктидора, вы её нарушили 22 флореаля, вы её нарушили 30 прериаля! Конституция! На неё ссылаются все партии, и она всеми партиями была нарушена; она более не может нас спасать, потому что её никто более не уважает». Из залы заседания старейшин генерал отправился в оранжерею, в сопровождении четырёх гренадер. Вид вооружённых людей в собрании представителей народа привел некоторых из них в страшное негодование: они бросились на генерала и стали его толкать к выходу. Бонапарт, совершенно растерявшись, с разорванным платьем, был почти вынесен на руках гренадерами, под крики «вне закона», раздававшиеся в оранжерее. Немного спустя часть батальона, с Мюратом во главе, вошла в оранжерею и очистила её от депутатов, выпрыгивавших в окна, чтобы спастись от насилия.

Государственный переворот был совершен; оставалось только его оформить. Старейшины поспешили отсрочить заседания обоих советов, назначить временное правительство из трёх консулов - Бонапарта, Роже-Дюко, Сийеса - и выбрать комиссию для выработки новой конституции; те же решения немедленно были приняты несколькими десятками членов совета пятисот, собранными в ночь с 19 на 20 брюмера Луцианом Бонапартом. Этот государственный переворот известен под названием «18 брюмера» и обыкновенно считается концом французской революции.

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Восемнадцатое брюмера" в других словарях:

VIII года (по республиканскому календарю Французской революции) государственный переворот 9 10 ноября 1799 Наполеона Бонапарта, заменивший режим Директории военной диктатурой в форме Консульства. Политическая наука: Словарь справочник. сост. проф … Политология. Словарь.

VIII года (по республиканскому календарю французской революции), государственный переворот 9 10 ноября 1799 Наполеона Бонапарта, заменивший режим Директории военной диктатурой в форме Консульства. * * * ВОСЕМНАДЦАТОЕ БРЮМЕРА ВОСЕМНАДЦАТОЕ БРЮМЕРА … Энциклопедический словарь

Восемнадцатое брюмера - государственный переворот, совершонный во Франции Наполеоном Бонапартом, разогнавшим 18 брюмера (9 ноября) 1799 г. народных представителей и провозгласившим консульство. Название „18 го брюмера Луи Бонапарта Маркс дал государственному перевороту … Популярный политический словарь

VIII года республики (по республиканскому календарю Великой французской революции), государственный переворот 9 10 ноября 1799, совершённый Наполеоном Бонапартом, приведший к свержению правительства Директории (См. Директория) и… …

VIII года республики (по респ. календарю франц. бурж. революции кон. 18 в.) гос. переворот 9 10 нояб. 1799, совершенный ген. Наполеоном Бонапартом и подготовивший установление во Франции воен. диктатуры в форме Консульства, а затем (с 18 мая… … Советская историческая энциклопедия

Произведение Маркса, в к ром он, применяя метод диалектич. материализма к анализу историч. событий 1848 51 во Франции, дал глубокий по содержанию и блестящий по форме образец науч. понимания обществ. развития. Сочинение написано в период с дек.… … Философская энциклопедия

Года (по республиканскому календарю Французской революции) государственный переворот 9 10 ноября 1799 Наполеона Бонапарта, заменивший режим Директории военной диктатурой в форме Консульства … Большой Энциклопедический словарь

Произв. К. Маркса, посвящённое теоретич. обобщению опыта Революции 1848 49, а также последующих событий во Франции до гос. переворота в дек. 1851. Написано в дек. 1851 марте 1852, опубл. И. Вейдемейером в НьюЙорке в мае 1852; 2 е изд. с… … Философская энциклопедия

- («Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»,) произведение К. Маркса, в котором на опыте классовой борьбы во Франции в 1848 51 развиваются важнейшие положения исторического материализма, теории и тактики классовой борьбы пролетариата. Работа… … Большая советская энциклопедия

- (Weydemeyer) Иосиф (1818 26.8. 1866, Сент Луис), деятель герм. и амер. рабочего движения, первый пропагандист марксизма в США. До сближения с К. Марксом и Ф. Энгельсом (1846) примыкал к «истинному социализму». С момента основания Союза… … Философская энциклопедия